Музей шахтерской славы Кольчугинского рудника. Фотография предоставлена организатором Национальной премии «Корпоративный музей».
2019
В беседе с Николаем Никишиным, независимый консультант по музейному проектированию, заслуженный работник культуры РФ, делится результатами многолетних размышлений и исследований на тему корпоративных музеев, и отдельно фокусируется на роли заводских музеев для сохранения промышленной истории.
Интервьюер – Константин Погорельский
⠀
— Насколько вы считаете функцию музея как открытого общественного пространства нужной, необходимой, полезной?
Понятие «открытости» для музея — вопрос особенный. Она бывает разной: открытый магазин и открытая выставка в государственном музее — совсем не одно и то же. Открытым может быть и музей гвардейского полка какой-нибудь прославленной в боях дивизии. Он будет абсолютно открытым… для всего личного состава этой воинской части. Почему-то мы привыкли считать, что любой музей должен быть общедоступным. И, как проходной двор, он должен быть всегда наполнен людьми. Но зайдите в любой государственный музей за пару часов до закрытия, вы услышите звонкую пустыню. И зайдите, когда открывается выставка известного художника, — это будут другие ощущения и совсем не обязательно, что вокруг будут люди. Потому что музей открытый предполагает, что он открыт прежде всего для тех, ради кого он создавался.
⠀
— Почему так трудно ответить на этот, казалось бы, простой вопрос?
Может быть потому, что многие из нас воспитаны на изначально адресованных всем, без исключения, государственных музеях. Со школьных лет мы приучены посещать краеведческие, исторические, художественные музеи, подведомственные министерству культуры. Однако помимо них, существуют музеи, не зависимые от государства. Они решают музейные задачи, прежде всего в интересах и в границах тех сообществ, которыми были созданы. Кроме уже упомянутых армейских музеев, таковы конфессиональные музеи (музеи епархий, монастырей и храмов); спортивные музеи (музеи спортивных федераций и клубов), музеи всевозможных негосударственных организаций и неформальных сообществ. Для таких музеев, как, скажем, музей патриарха Тихона, музей клуба «Спартак» или музей Виктора Цоя, абсурдность идеи максимальной открытости очевидна. Случайный посетитель в таких музеях будет чувствовать себя дискомфортно — чужим и лишним.
⠀
— Смотрите, есть Эчмиадзин в Ереване, православный музей, он абсолютно открытый…
Действительно, есть такие вещи, которые имеют локальное и в то же время мировое значение. Если Михаил Калашников является героем и иконой города Ижевска, одновременно — всей нашей страны и одновременно — всех оружейников мира, то его музей не может быть закрытым и делаться только в интересах сообщества инженеров военного профиля. Таких многослойных, с социальной точки зрения, музеев немало, хотя почему-то не все из них успешны. Нельзя забывать, что у каждого музея есть свой, как правило, единственный учредитель. Им (в лице той или иной управленческой структуры) может быть и местный локальный социум, и общенациональное сообщество целой страны; и небольшое сельское поселение, и большой город; и малое предприятие, и крупная компания. Каждое из подобных сообществ имеет собственные связанные с их музеем интересы. И свои возможности. Если небольшому предприятию по средствам создать музей в одной или двух комнатах и сделать его любимым местом своих десяти или ста сотрудников, этот музей будет прекрасно существовать, будучи открытым для каждого, кто здесь работает. Но если такой музей распахнуть для всех, он многим покажется жалким и даже никчемным. Одно предприятие, как правило, не в состоянии обеспечить своему музею тот уровень содержания, оформления и инфраструктуры, который бы удовлетворил требованиям всего городского сообщества. Открытость музея — это благо, но в известных пределах. Музей всегда чей-то, всегда изначально рассчитан на какой-то конкретный социум, иногда — на несколько сообществ, крайне редко — на общество в целом. Последнее — привилегия немногих, чаще всего государственных, общенациональных музеев. Для того, чтобы аргументированно судить о таких качествах музеев, как открытость и, соответственно, их социальная эффективность, следует принимать в расчет типологические отличия, существующие между музеями по отношению с сообществами, которым они служат.
⠀
— Можете объяснить свое видение типологических различий музеев на конкретных примерах?
В моей проектной и консультативной практике сложилось различение примерно двадцать типов музеев с точки зрения их отношения к различным социумам. Скажем, национальные — это один из типов музеев. Они функционируют в общегосударственных, в общенародных интересах. Как правило, музеи этого типа организует и из госбюджета, то есть наших налогов, финансирует министерство культуры. Есть другие типы музеев. Они аналогичным образом на своем уровне соотносятся с региональными, городскими, локальными сообществами и органами их самоуправления. В свою очередь, существуют типы музеев, характерных для отраслей, ведомств, предприятий, организаций, учреждений, в том числе образовательных, например ВУЗов. Эти типы музеев реализуют интересы своих, профессиональных, корпоративных и иных сообществ и социумов, выполняя на соответствующих уровнях общественного сознания те же специфические музейные функции: самоидентификации, социальной памяти, рефлексии, ценностной ориентации, видения возможных стратегий дальнейшего развития.
⠀
— В нашем городском музее сейчас запускают проект «История семей в Екатеринбурге», как вы относитесь к такого рода задачам?
Вы привели интересный пример. Музей пытается помочь городу увидеть и осознать себя как сообщество семейных микросоциумов. Очень интересная, правильная и плодотворная идея. Чтобы ее оценить в контексте нашего разговора, можно представить, что было бы, начни музей Екатеринбурга очень даже открыто рассказывать о семьях, например, города Тулы. Очевидно, что понятие открытости может быть наполнено смыслом, а может быть и полностью его лишено, если тематика музейного проекта не соразмерна его социальной рамке. Социологический угол зрения, назовем его так, позволяет видеть, когда музей попадает точно в цель (работает на свое сообщество), когда — мимо (совсем не на свое сообщество), а когда — не совсем точно (привлекает внимание небольшой части своего социума, например, лишь тех, кто имеет гуманитарное образование). Во всех ли трех случаях музей может быть назван открытым и эффективным?
⠀
— Отчего это зависит, что самое важное?
Это важно на уровне содержания, важно и на уровне финансирования. Если музей работает не на горожан, а на неких абстрактных граждан России, то город может сказать: «Нам такой музей не нужен. Зачем содержать музей, который работает на всю страну? Пусть его финансирует Москва!» И вот мы видим эти несчастные музеи, которые замахнулись на общенациональную проблематику, но при этом остались на скромном городском бюджете. Нестыковка! Правильно поставить задачу значит правильно найти источники и государственного, и внебюджетного финансирования. Искать, скажем, спонсорства в Норникеле или в Роснефти, если не находишься в регионе их присутствия, бесперспективно. Они вам посочувствуют, но не более. Другое дело, если мощная коммерческая структура действует рядом с вами. Ее репутация в социальном пространстве функционирования музея для нее имеет не последнее значение. Здесь можно рассчитывать на реальную поддержку. Социологический подход при разработке музейных концепций, программ и проектов весьма продуктивен.
⠀
— Всегда ли должны действовать формулируемые вами принципы?
О том, что музеи определенных категорий могут быть закрыты для посещения «с улицы», и что это нормально, я, кажется, окончательно осознал, когда работал в музее одной из нефтяных компаний. Много раз приходилось объяснять: у нас предприятие повышенной опасности, режимная территория, специфические условия, производство. Нельзя! Но людям все равно интересно. Спрашивают: можно мы детей приведем? Им нравится ваша профессия! И ты уже с улыбкой: «Приводите». Дети, конечно, сразу понимают: здесь всё «не по-детски», никаких «сю-сю-сю». Но в музее, где всё не для них, детям почему-то нравится: «Это самый крутой музей, хотим работать в вашей компании». Конечно, такие посетители еще не часть корпоративного сообщества, для которого создан музей, но они уже на пороге. Так, делая исключения, не самые открытые музеи подтверждают свои правила.
⠀
— Тогда экспозиция Музея станка, созданного в Туле при творческом индустриальном кластере «Октава», она «правильная» или не очень?
«Октава» и Музей станка — любопытный случай. Я побывал в этом музее, считающемся очень продвинутым и, кстати говоря, открытым для всех желающих, через год после создания. Ожидал увидеть неординарный корпоративный музей. Заранее знал, что он расположен в историческом центре Тулы в одном из корпусов завода «Октава» — крупного промпредприятия, выпускающего высококлассное радиоакустическое оборудование. Продукция компании востребована и в России, и за рубежом, микрофонами «Октава» пользуются лучшие звукозаписывающие студии мира. «Октава» — завод с почти столетней историей и одновременно это часть огромного мира техники и науки, мира звукопередачи, звукоприема, звуковосприятия. Об том не узнаешь ни в одном российском музее… Не узнаешь об этом и в Музее станка! Воспользовавшись брендом и помещениями действующего промышленного предприятия, творческий индустриальный кластер, как оказалось, абсолютно независимый от него, создал свой музей совсем о другом — об истории российского станкостроения. Получилось, конечно, впечатляюще, талантливо, современно, абсолютно открыто — всё так, как и положено быть в новом музее, претендующем на общероссийский статус, на всеобщее общественное внимание и широкое признание. Но почему-то по своей посещаемости Музей станка пока еще далеко не в лидерах даже среди тульских музеев. И на официальном сайте ПАО «Октава» он почему-то ни разу не упоминается… Возможно, у Музея станка большое будущее, он со временем станет флагманом плеяды тульских индустриальных музеев, но на старте, как мне кажется, в определении социальных рамок этого музейного проекта его авторы чуть-чуть не угадали.
⠀
— Мне тоже кажется, что Музей станка — это проект, который совсем не про корпоративную культуру. Это городской музей или даже музей общенационального масштаба…
Вот именно! Это попытка сделать музей городского и общенационального сообщества в их отраслевом разрезе. Есть такие понятия — машиностроение и станкостроение. Работающие в этой отрасли и подотрасли люди — особенное сообщество со своей историей, своим языком, своими ценностями, своими героями, своей эстетикой, своей системой взглядов на мир — мир техники, машин, инженерных знаний, мастерства и искусства. Музей станка делает смелую попытку стать органичной частью этого удивительного мира и населяющего его особенного, профессионального социума. Эту попытку в нашей стране, где уже скоро десять лет, как нет своего общенационального политехнического музея, нельзя не признать похвальной. Надо признать, что для типа музеев, который я называю музеями отраслевых или профессиональных сообществ, Музей станка задал очень высокий уровень синтеза средового и экспозиционного дизайна, управленческих и мультимедийных технологий, современного инженерного и изобразительного искусства. А то, что Музей станка креативного кластера «Октава» пока еще не нашел общего языка с промышленной корпорацией «Октава», можно отнести к издержкам роста несомненно перспективного проектного начинания.
⠀
— В настоящий момент у государства появилась задача ревитализации индустриального наследия. Одним из основных хранителей индустриальности является сообщество корпоративных музеев, но они это делают в первую очередь в целях своего предприятия. Можно ли это корпоративное сообщество повернуть в сторону государственного интереса?
Не всё, что ценно для компании, имеет общенациональное значение и, наоборот, не всё, что имеет значение для страны представляется ценным с корпоративной точки зрения. И все же серьезного противоречия между корпоративными и государственными интересами в сфере индустриального наследия я не вижу. Проблема скрыта в другом — в неразвитости институтов согласования этих интересов. Вследствие известной закрытости промышленных предприятий друг от друга, в силу конкурентных отношений между ними, происходит вынужденная самоизоляция и их корпоративных музеев. Это затрудняет формирование их общих позиций, не говоря об общих программах и проектах. Только в самые последние годы под эгидой Российского комитета Международного совета музеев (ICOM) стали проводиться регулярные научно-практические конференции корпоративных музеев. Кстати, прошедшая в г. Ханты-Мансийске в 2018 году четвертая конференция была как раз посвящена вопросам индустриального наследия. Материалы конференции публиковались в журнале «Музей». Еще одной новой площадкой взаимодействия стал инициированный в 2018 году Пермским отделением РАСО Всероссийский конкурс корпоративных музеев. Первые два конкурса были организованы в Перми, третий в 2020 году пройдет в Санкт-Петербурге. Поскольку в одном только этом городе корпоративных музеев не менее двухсот, состязания между ними, в том числе по общественно значимым номинациям, безусловно, приобретет общероссийское звучание. Форумы заводских музеев такого масштаба, к сожалению, не проводились уже несколько десятилетий…
⠀
— В девяностых годах прервалась эта традиция?
По понятным причинам. Ураганом 1990-х сметены тысячи предприятий, вместе с их музеями. Зачастую музеи погибали даже тогда, когда предприятие не ликвидировалось, а просто делилось на части или поглощалось более жизнеспособными корпорациями. В лучшем случае старые заводские музеи становились частью новых. Иногда их «усыновляло» местное городское сообщество, музей становился муниципальным. В крайне редких случаях бывший корпоративный музей, точнее его коллекцию, «спасал» какой-нибудь государственный музей. В общем история российских корпоративных музеев не очень веселая, как впрочем и не только корпоративных. Музей — неотъемлемая, органичная часть сообщества, которому он принадлежит. Они вместе достигают расцвета, вместе болеют, вместе погибают. Поэтому понятие «ревитализация», если оно касается индустриального наследия или музея как инструмента его сохранения, неизбежно влечет за собой, в том или ином смысле, вопрос о возвращении к жизни породивших это наследие социумов. Если предприятие погибло, то нет уже его коллектива, нет сообщества людей, которые его создавали. Возможно, живы еще ветераны. Есть примеры того, как они, по прошествии ряда лет, переучреждали свое предприятие, воссоздавали его коллектив, возрождали музей (Казанское производственное объединение вычислительных систем). Увы, такое бывает редко. Чаще другое. На руинах промпредприятия появляется арт-менеджер и говорит: давайте здесь все ревитализируем, пусть через четыре года здесь будет кластер-гарден, тут будут креативные лэбы и коворкинги, там мультимедийные инсталляции, перформансы, гифтшопы, антикафе, антимузей… Легко вообразить, как о столь изящных проектах думают те самые ветераны, наверное, — как о танцах на кладбище…
⠀
— Тонкая грань…
Да, момент деликатный, чреватый конфликтными ситуациями. Поэтому так важно присутствие при проектировании объектов, подобных творческому индустриальному кластеру «Октава», не только уже упомянутых ветеранов, но и представителей музеев тех предприятий, которых смогли пережить реформы 1990-х. Среди подобных музеев немало проблемных, но есть и такие, которые легко составят конкуренцию Музею станка. Достаточно познакомиться с материалами упомянутого мной музейного конкурса. При обсуждении сложных вопросов, с которыми часто сталкиваются корпоративные музеи, в свою очередь, было бы очень полезным присутствие амбициозных молодых креативщиков, деятелей современного искусства. Можно ли вернуть к жизни индустриальное наследие, вопрос сложный. Более очевидно, что на каком то этапе можно и нужно ревитализировать живые, но зачастую уже очень ветхие (и физически, и морально) заводские музеи. Екатеринбургским художникам, участникам и организаторам Уральских биеннале хочется мягко напомнить о музеях Уралмаша, Уралхиммаша, Уралэлектромаша… Ну, вы знаете.
⠀
— Вы действительно полагаете, что у сообщества современных художников и сообщества сотрудников корпоративных музеев могут быть общие интересы или они все-таки враждебны?
Точно не враждебны! Оба сообщества настроены очень патриотично, болеют за свой город, за свою страну. Поэтому они могут и должны сближаться. Отрефлексировать, что с нами всеми произошло в прошлом, — это первая общая задача. Другая более сложная, — это, сообща осмыслив то, что произошло, понять куда двигаться дальше. Креативные кластеры — замечательная идея! Но нужно ли, ради реализации этой идеи, с такой поспешностью прощаться с пусть проблемными, но еще жизнеспособными промпредприятиями? Их в России десятки тысяч. Сделаем на их месте тысячи творческих кластеров? Почему нет, если они будут действительно творческими и одновременно индустриальными, соединяющими в единое целое созидательный потенциал промышленности и искусства, инженерных и гуманитарных технологий! Так или иначе, перед сообществом деятелей современного искусства, вдохновляемых индустриальной тематикой, и перед сообществом промышленных музеев, вдохновляемых новыми художественными идеями, стоят явно общие стратегические цели. Надеюсь, это станет еще более очевидным на 6-й Уральской индустриальной биеннале современного искусства. Желаю ей успеха!