Дэвид Новак
Искусство джентрификации: креативность, культурная политика и общественное пространство в Камагасаки
В современных японских городах некоммерческие и общественно-массовые арт-организации мобилизуются в городских кварталах, которые находятся под угрозой и в которых используются неолиберальные формы творчества для смягчения социальной и экономической дестабилизации. Джентрификация имеет место в современных городских сообществах, но ее проявления зависят от представлений о местном культурном самовыражении, которое имеет особые последствия в постиндустриальных центрах городской Японии. В этой статье я описываю рабочий район Южной Осаки — Камагасаки, печально известный своим населением, многие годы состоящим из подённых рабочих и бездомных. В этом районе джентрификация прошла сложный путь через различные проекты культурной репрезентации. Я вношу свой вклад в антропологию джентрификации через этнографическую историю некоммерческого арт-пространства Корорум, сосредотачиваясь на предпринимательских формах творчества в местных художественных организациях, которые раскрывают исторические преобразования общественного пространства в городской политике Японии и заостряют внимание на символических образах маргинальных сообществ.
История Камагасаки в XX веке описывает послевоенный переход Японии от национальных сообществ рабочих к поддержке неолиберального капитализма и гибкого рабочего графика. Специальное пространство для разнорабочих «рынок рабочих» (йосеба) первоначально было расположено в северной части города в 1903 году и было организованно для размещения работников 5-й Национальной промышленной выставки2. Эти временные жилища были снесены и заново построены на сельскохозяйственных землях в южном пригороде Имамия. Район подвергался сильным бомбардировкам во время Азиатско-Тихоокеанской войны, но внезапно возникшие полуразрушенные постройки оказались пригодными для размещения рабочих, занятых в восстановительной деятельности. Среди них также было много корейцев, насильственно привезенных в Японию во время войны. Молодые люди были наняты в большом количестве для работ на Всемирной ярмарке в Осаке 1970 года, которая являлась главной демонстрацией послевоенного «экономического чуда» Японии. В то время более тридцати тысяч разнорабочих заполонили крошечный участок площадью 0,6 квадратных километра для строительства выставочного комплекса3. Выставка закрыла свои двери, а рабочие остались стареть по мере того, как экономика впадала в рецессию, и рабочая сила становилась все более механизированной.
Камагасаки — это неофициальное название микрорайона, площадью в полмили, в деловом центре района Нисинари-ку, исторически заполненном временными постройками, жилыми домами (дойя) и дешевыми барами. За это название идет борьба, по крайней мере, с 1960-х годов, когда городское правительство Осаки переименовало район в «Айрин» (любящий район)1. Бизнес-ассоциации называли этот район «Шин-Имамия» в честь ближайшей железнодорожной станции (в брошюрах этот район описывается как «идеальное место для туристов с ограниченным бюджетом» и «удобно расположенный узел общественного транспорта»). Власти назвали этот микрорайон «Хагиночая» в честь местной начальной школы, с надеждой обратить внимание семей (хотя школа оставалась закрытой в течение многих лет из-за нехватки учащихся). Хотя это имя не фигурирует ни на одной официальной карте Осаки, «Камагасаки» остается основным названием района для его постоянного населения — бездомных, безработных и сезонных работников.
От Камагасаки к Фестивал-гейт
[…]
3 Kamagasaki no susume [Welcome to Kamagasaki], ed. Haraguchi, T. Kyoto, 2011.
2 Nakagawa, S. Socially Inclusive Cultural Policy and Arts-Based urban Community Regeneration // Cities. 27. 1 (2010). PP. 16–24.
1 Этот термин используется для официальных зданий, таких как центр занятости Айрин, который является центральной диспетчерской станцией, приютом и местом сбора для работников района.
Парк Фестивал-гейт заметно отличался от исторического популизма центра Южной Осаки (Минами) — района, который славится еще более простыми развлечениями. С одной стороны находились многоэтажные дома Камагасаки и район сексуальной индустрии красных фонарей Тобита Синчи, где около ста «ресторанов» продолжают работать в качестве борделей, открыто нарушая законы по борьбе с проституцией. С другой стороны был Синсэкай («Новый мир») — район, созданный для Национальной промышленной выставки 1903 года, с развлекательной зоной (первоначально называвшейся Луна-парк в честь известного места на Кони-Айленде) и всеми любимой копией Эйфелевой башни (известной как Цутенкаку). На рубеже тысячелетий Синсэкай едва справлялся со своим, не самым возвышенным набором развлечений, начиная от ресторанов, где подавали рыбу фуга и куши-кацу (жареная еда на шпажках), небольших залов с игровыми автоматами и кафе и заканчивая малобюджетными порно-театрами и крошечными тесными караоке-барами. Если Синсэкай задумывался как креативный вход в Южную Осаку, Парк Фестивал-гейт больше походил на крепость, возвышающуюся над пустынным районом. Подземное метро входило прямо в здание, к нему можно было добраться с помощью лифтов, расположенных на цокольном этаже. Те посетители, которые выходили на улицу наблюдали полупустые улицы со стариками, пьющими из стаканов, идущими шатающейся походкой в сторону расположенных поблизости ночлежек.
Таким образом, Камагасаки, как символ угасающей культуры рабочего класса, представляет собой живую критику неолиберальных преобразований современного японского общества. Обращая особое внимание на эту перегруженную символику в Осаке в 2002 году был разработан проект Парка искусств Синсэкай, который предлагал возродить развлекательный комплекс Фестивал-гейт с помощью четырех некоммерческих организаций, занимающихся экспериментальной музыкой — Бридж, современным танцем — Хибики, медиаискусством— Ремо и литературой — Кокорум. В нем также были: музей борьбы, кото-кафе, СПА-салон и культовые американские горки, которые «окольцевали» здание. Гости парка могли посетить шоу электронных музыкантов минималистского стиля из Швеции, принять участие в воркшопе по эстетике систем видеонаблюдения или поучаствовать в коллективной импровизации современного танца. Каждые несколько минут ощущения усиливались за счет некоего «землетрясения», когда почти пустые кабинки американских горок проносились мимо.
Камагасаки, продолжая свое существование в качестве заброшенной экономической зоны, бросает вызов мифологии прославленных моделей пожизненной занятости послевоенной Японии, развенчивает национальные иллюзии о бесклассовом и этнически однородном обществе и показывает социально-экономическое насилие, стоящее за послевоенным Японским «чудом». Этот район переполнен безработными и бездомными пожилыми мужчинами, в том числе многими незарегистрированными иммигрантами из Кореи, Тайваня и Филиппин, а также другими исторически социально отчужденными группами с ограниченным доступом к жилью по причинам бедности, дискриминации, болезней или инвалидности4. К концу столетия более десяти тысяч ноюкушей (бездомных) нашли убежище в аозорамуре («деревнях голубого неба»), названных в честь синих брезентов, используемых для строительства временного жилья на окраинах парков, железнодорожных станций и прогулочных троп. В этом Камагасаки присоединяется к другим доягай (городам рабочих) по всей Японии, переходящим из активных рабочих сообществ в зоны социальной изоляции и нищеты. Дешевое и не задокументированное жилье привлекает бывших заключенных, инвалидов, безработную молодежь и других людей, которым трудно найти легальное жилье. Криминальная культура глубоко укоренилась, якудза управляют наркобизнесом и проституцией, а также незарегистрированными лагерями (нинпудаши) для нелегальной и / или низко оплачиваемой работы. Камагасаки стал печально известным на национальном уровне за антиполицейские беспорядки и действия профсоюзов, начиная с 1960-х годов. В декабре 1998 года жители устроили потасовку с полицией и подожгли местные поезда после того, как семьдесят человек были выселены из своих лачуг5. Эти столкновения, в том числе уличные акции протеста 2008 года во время саммита Большой Восьмерки, помогли сделать Камагасаки центром политического активизма в сфере классовой сознательности6.
6 Nonomura, Y. Compulsory Clearance of the Southern Side of the Road before Imamiya Junior High School at Kamagasaki // Shelter-less. 5 (2000). PP. 54–63.
5 Matsuzawa, T. Street Labour Markets, Day Labourers, and the Structure of Oppression // The Japanese Trajectory: Modernization and Beyond, ed. G. McCormack and Y. Sugimoto. Cambridge, 1988. PP. 147–164.
4 Одна из важным подгрупп — меньшинство под названием «бураку», ассоциирующееся с нечистотой в связи с их исторической ролью в обработке кожи и мяса. Недавнее исследование показывает, что продолжительность жизни в Камагасаки была самой низкой в Японии, а уровень заболеваемости туберкулезом превышал средний уровень по стране в десять раз, и около 200 рабочих год умирали на улицах (Mizuchi, T. The Historical Transformation of Poverty, Discrimination, and Urban Policy in Japanese Cities: The Case of Osaka // Representing Local Places and Raising Voices from Below. Osaka, 2003. PP. 12−30).
Парк Фестивал-гейт был последней попыткой перезагрузить центр города, уменьшив последствия социального перемещения и сохранив при этом культурную и экономическую ценность атмосферы рабочего класса. Начиная с 1970-х и 1980-х годов в Осаке была принята политика, основанная на принципе «знание — ценность», которую предложил экономист (и конструктор Экспо'70) Сакайа Тайчи. Он утверждал, что город должен стать узлом обслуживания в растущем «информационном обществе» Японии — йохока сакай7. Ревитализация означала строительство павильонов и бизнес-парков для конференций, международных выставок и культурных фестивалей, создавая замкнутый круг по привлечению временных работников, а затем «очистки улиц» от более невостребованных бездомных работников. Под влиянием Сакайи город организовал общественные работы по созданию городской инфраструктуры, что согласуется с широко распространенной национально культурной политикой мачизукури («градостроительство»)8. В период с 1990 и до конца тысячелетия проекты мачизукури удвоили количество муниципальных культурных объектов и сформировали бесчисленное количество некоммерческих групп поддержки9.10.
Провал парка Фестивал-гейт обнажил внутренние противоречия между расходящимися курсами политики в области культуры, каждый из которых направлен на ревитализацию Южной Осаки и, в то же время, каждый затрагивает различные области «культуры». Всего через год после принятия «Плана действий в области искусства и культуры» в 2001 году город представил новую программу под названием «План действий по поддержке культуры». В «Плане действий в области искусства и культуры» особое внимание уделяется профессиональному творчеству, которое направлено на формирование культуры местных «Креативов». «План действий по поддержке культуры», с другой стороны, сосредоточен на ревитализации торговых объектов для иностранных туристов и «обычных граждан». Новый план был разработан городским советом, в то время как «План действий в области искусства и культуры» был предложен подкомитетом и выполнен организаторами-деятелями искусств, которым была поручена невыполнимая работа по количественной оценке успеха их «творческой работы» в рамках годовых отчетов для города.
Именно в контексте этих изменений город Осака разработал «План действий в области искусства и культуры», который финансировал четыре некоммерческие организации в парке Фестивал-гейт, переходя от более широких программ социальной интеграции к общественному образованию, развлечениям и другим видам творческой деятельности в качестве «культурных инвестиций, ориентированных на будущее»14. Проект был организован в рамках открытой неолиберальной платформы, называемой «Система ответственного управления» (Ситеи Канриша Сеидо), с помощью которой местные органы власти могли назначать сторонние организации для управления государственными объектами. Но власти проигнорировали роковое «противоречие региональных правительств, которые сначала финансировали строительство таких оригинальных сооружений, но после не хотели покрывать производственные расходы» некоммерческих художественных организаций15. Первоначально организациям парка Фестивал-гейт была предложена аренда сроком на десять лет, но менее чем через два года «План действий в области искусства и культуры» был отменен, управляющие имуществом обанкротились и город выставил здание на аукцион.
Однако рост социальных вмешательств также сильно повлиял на признание положения жителей кварталов, не вошедших в черту города. Например, Форум по регенерации общин в Камагасаки, организованный гражданами, разработал проекты социального жилья, арендуя комнаты у бывшего общежития для рабочих, а затем сдавая их в аренду бездомным работникам11. В 2000 году было построено здание на шестьсот спальных мест, за которым последовали другие подобные постройки, с помощью которых активисты и социальные работники помогают местным найти постоянное жилье. Создание социального жилья, тем не менее, означало и создание категорий официального места жительства. Это увеличило количество вынужденных переселений, разделив существующее сообщество на три статусных группы: те, кто «хотят работать, но не могут найти работу», те, кто «нуждаются в медицинской / социальной поддержке» и те, кто «отказываются от социализации»12. Ноюкуша — бездомных из последней категории, обвинили в том, что они заняли общественное пространство для своих собственных целей, в итоге их заставили покинуть этот район13.
15 Kobayashi, M. Op. cit. P. 20.
14 Nakagawa, S. Socially Inclusive Cultural Policy and Arts-Based urban Community Regeneration // Cities. 27. 1 (2010). PP. 16–24.
13 C 2007 года городские власти Осаки перестали выдавать вид на жительство тем поденным рабочим, чьи зарегистрированные адреса были вне зоны новых проектов социального жилья. В ответ более 3000 жителей зарегистрировали в качестве адреса проживания «Зал освобождения Камагасаки» под угрозой новых выселений.
12 Haraguchi, T. City Imagineering and the Removal of the Homeless // Ryukoku University Economics Annals. 47. 5 (2008). PP. 29–46.
11 Inada, N. Housing Support for Homeless People: A Case Study of Supportive Housing and Neighborhood Protection for Homeless People in Kamagasaki, Osaka // Shidai Shakaigaku. 5 (2004). pp. 37–42.
10 Watanabe, S. Machizukuri in Japan: A Historical Perspective on Participatory Community-Building Initiatives // Cities, Autonomy and Decentralization in Japan, ed. C. Hein and Pelletier P. London: Routledge, 2007. PP. 233–254; Kobayashi, M. Creating Creative Cities? Cultural Administration and Local Authorities in Japan since the 1970s // Creating Cities: Culture, Space and Sustainability — The City, Culture and Society Conference. Osaka, 2012. P. 24.
9 Закон 1998 года о продвижении особой некоммерческой деятельности способствовал тому, что волонтеры смогли легально зарегистрировать НКО и выступать в роли подрядчиков для государственных проектов, таким образом новые «социальные предприятия» (сакайтеки кигуо) работали параллельно с правительством и занимались социальным предпринимательством, работая с местными сообществами (Ogawa, A. Civil Society: Past, Present, and Future // Critical Issues in Contemporary Japan, ed. J. Kingston. New York: Routledge, 2014. P. 53).
8 Bestor, T. Neighborhood Tokyo. Stanford, 1989.
7 Sakai, T. and Haraguchi, T. Forced Removal of Karaoke from Tennoji Park // Sekai. 726 (2004). PP. 192–200.
16 Слог «ко» в названии Кокорум отсылает к первым слогам трех слов: «кое» (голос), «котоба» (слово) и «коколо» (сердце).
Одной из целей Уэды было налаживание контакта с посетителями, которые не считали Камагасаки безопасным местом. Действительно, прогулки в этом районе могут пугать даже местных жителей Осаки, которые часто избегают проходить мимо района, посещая близлежащие развлекательные заведения. Чтобы уменьшить этот страх, волонтеры Кокорума проводят неформальные туры по району Камагасаки для местных и иностранных посетителей. Маршруты таких туров охватывают локальные святыни, общественные бани, блошиные рынки, «рынок рабочих» и некоторые места для общения и употребления алкоголя. Кокорум издает карту пешеходных экскурсий по району на китайском, английском, испанском и вьетнамском языках. Карта помогает посетителям найти уникальные локальные места с живыми шоу-представлениями. Например, Наритайа (Naritaya) — бар без сидячих мест под открытым небом, где регулярно играют джазовые ансамбли. Частично цель состояла в том, чтобы направить растущий поток туристов на взаимодействие с жителями Камагасаки, а не напрямую к местам развлечений на улицах Синсэкай. Уэда не стремилась исключительно «повысить самосознание» джентрификации, привлекая молодых людей в Камагасаки. Скорее, она надеялась соединить бездомных работников с другими не ассимилированными в обществе людьми — инвалидами, ЛГБТ молодежью, временными работниками, известными как «свободные работники», бросившими учебу безработными или социальной группой NEETS («Не в сферах образования, занятости или обучения»), чтобы понять их общие условия изоляции, маргинализации и того, на сколько сильно их воспринимают как расходный материал.
Когда в 2002 году Уэда основала Кокорум в парке Фестивал-гейт, это пространство задумывалось как поэтический воркшоп, который бы объединил поэтов и писателей в диалоге о публичном статусе литературы. Но когда Кокорум вновь открылся в 2008 году в Камагасаки, он стал «инфошопом / кафе». Различные направленности этих терминов отражают некий микс из альтернативной социальной политики и повседневной жизни в Кокоруме. «Инфошоп» обращается к транснациональному политическому подполью и берет вдохновение в анархистских группировках и сквотах, которые появились в европейских и североамериканских панк-рок-сетях с 1980-х годов. Инфошопы — это места встреч активистов и сетей самиздата для альтернативных СМИ, политического искусства, литературы и социальных проектов «Сделай сам». В свою очередь, термин «кафе» предлагает удовлетворить повседневные потребности социализации, питания и отдыха. В начале джентрификации Кокорум стремился к совместной трансформации общественного пространства. Проект включал в себя творческую работу наряду с коллективной выработкой политического сознания несмотря на то, что выдвигал на первый план удовлетворение повседневных потребностей, межличностный обмен и социальное взаимодействие.
Повседневная поэтика Кокорума
Как художественные и культурные организации могут пересмотреть свой текущий статус посредников неолиберальной ревитализации, находясь в такой нестабильной обстановке, когда города экспериментируют с культурной политикой, осуществляя, изменяя, а затем отменяя поддержку проектов, организованных при участии сообществ? Как локальная культура создает условия для разнообразного спектра идентичностей и интересов? Как долго длятся творческие коллаборации и как они противостоят изменениям в джентрифицирующемся городе? Я продолжаю исследовать эти вопросы, возвращаясь к Кокорум — «Комнате, полной голосов, слов и сердец»16 и к проектам, инициированным создателем Кокорум — Уэда Канайо. Эти проекты отображают противоречивую ситуацию для развития искусств в контексте городской среды в Камагасаки.
Смешанный контингент посетителей кафе помогал уникальным и спонтанным выступлениям таких групп, как Камабоко (Рыбный пирог)17, которая состояла из нескольких старых работников. Они рассказывали о Камагасаки со своей собственной точки зрения. Лидер группы Иноуэ Нобуро время от времени напивался в Кокорум, чтобы выпустить пар, пока «однажды Секи-сан (волонтер) не начал играть на гитаре и не спросил его: „Ты тоже хочешь спеть?“»18 Секи превратил жестокие оскорбления Нобуро («Заткнись, придурок! Зачем ты так много болтаешь?») в тексты песен, в которых запечатлелись суровые испытания повседневной жизни. Например песня: «Какого черта?» (Нан де я нен?)
18 Akai, H. Reportage: Kamaboko Band // Urban Research Plaza GCOE Report. 14. Osaka, 2010. PP. 32–41.
17 Слово «камабоко» означает «рыбный пирог», но здесь также заложена игра слов: «кама» — сокращение от Камагасаки и «боко» как звук драки или бормотания.
в большинстве случаев они начинают с простой идеи: «Давайте сделаем этот район красивее!» Мы осознаем, что эта позиция опасна, поэтому мы думаем о том, как изменить эту идею, чтобы мы могли сосуществовать. Во многих случаях лучше не пытаться «улучшать» вещи, а вместо этого кооперироваться с людьми. Нужно создавать искусство, которое требует присутствия местных жителей, чтобы оно не могло существовать без конкретных людей, которые живут здесь. (Интервью, август 2015 г.)
Пока Кокорум пытался уравновесить поэтику повседневной социальности с символическими образами локальной жизни, персонал по-прежнему осознавал сложные внутренние противоречия и этические проблемы. Сотрудник Кокорума, волонтер Эндо Томоаки был обеспокоен тем, что общественные арт-проекты могут невольно повредить согласованности и связи районов. В то время как некоммерческие организации парка Фестивал-гейт намеревались развивать взаимодействие с общественностью, здание стало символом растущей приватизации общественного пространства, которая ослабила открытый творческий потенциал таких сообществ, как улица Караоке. «Арт-проекты легко поддерживать и одобрять», — сказал он мне, но без тонкой интеграции это станет «шагом к чему-то другому»:
Я спустился к Каме. Сначала я даже не мог выйти наружу, улицы полны мусора, люди мочились на улице, оглядываясь на меня. Какого черта? Пользуйтесь чертовым общественным туалетом! Неважно, сколько я пью, просто неинтересно тратить мои деньги на сакэ и не получать от этого удовольствия, говорить самому с собой, оплакивать свои собственные жалобы. Какого черта? Почему я такой тупой? Жизнь — это просто вещи. Стареешь и болит спина. Больше нет работы, теперь боюсь драк. Они говорят, что я становлюсь рыхлым. Какого черта? Почему нет работы? Я хочу работать! Завтра я тоже кое-что сделаю. Что-нибудь сделаю, если это сделает кого-то счастливым. Даже меня. Я могу попробовать. Какого черта? Не знаю почему, но я верю в это.
Уэда критиковала публичные арт-инсталляции как признаки более лояльной, более мягкой джентрификации («джентльфикация», неологизм социального предпринимателя Тони Голдмана). Хотя публичные арт-объекты часто представляются как политически нейтральные проекты общего благоустройства, их создание может скрывать альтернативные задачи. Одним из недавних примеров этого в Камагасаки является граффити, нарисованные на эстакаде железнодорожной линии Нанкай, напротив центра Айрин, где собираются подённые рабочие в поисках работы. Изображение было заказано группой местных предпринимателей и профинансировано правительством города Осака и железной дорогой Нанкай. «[Организаторы] связались со мной, — вспоминала Уэда, — и я сказала, что думаю, что им не нужно просто приглашать художника прийти и что-то нарисовать… Я предложила провести семинар по джентрификации. Внезапно они исключили меня из списка контактов, и однажды граффити просто появились на том месте». Уэда предполагает, что местные владельцы недвижимости искали проект граффити, чтобы помешать существующему неформальному использованию пространства и, чтобы работники центра Айрин перестали использовать железнодорожную эстакаду в качестве временного хранилища: «Они не хотят, чтобы сумки скапливались на эстакаде из-за риска возгорания. Но они не могут просто вывезти вещи людей, поэтому они заказали граффити в надежде, что это заставит этих людей перевезти свои вещи самостоятельно».
В Кокоруме безработные беседовали друг с другом о своей жизни, неграмотные постепенно учились каллиграфически писать и читать стихи, студенты колледжа терпели направленные на них остроты и изучали местную историю за общим приемом пищи. В пустой витрине прямо через улицу разместился медиацентр «Каман!» (Come On!), который был заполнен старой, поношенной одеждой и бытовыми предметами первой необходимости; там был большой монитор, выходящий на улицу. Иногда на мониторе показывали арт-объекты и стихи, созданные в Кокоруме или изображения Камагасаки прошлых десятилетий, но большую часть времени он был подключен к компьютеру как общедоступный интернет-центр. Прохожие могли управлять экраном, чтобы он воспроизводил музыкальные клипы современных хитов или мелодии прошлых времен: «В любое время, — рассказывала Уэда, — улица с магазинами могла внезапно огласиться какой-либо песней».
В отличие от этих «диалогов», спонсируемых городом, цель Уэды — не говорить, а слушать. Кокорум, по ее словам, не полагается на символические арт-объекты, но создает открытое пространство для непризнанных диалогов кикоенаи кое: заглушенных (или, точнее, «не слушаемых») голосов Камагасаки. Уэда утверждала, что вместо того, чтобы интерпретировать и представлять других людей, самое важное — искренне слушать и создавать моменты эмоциональной взаимосвязи. По ее словам, в районе, где никто не слышит и не замечает местных жителей, воспринимая их как общественные неудобства, работа над созданием пространства, где можно посидеть и послушать друг друга, является импровизированной формой социального посредничества. «В инфошопе имеют места и споры и перебранки, но также и громкие похвалы… каждый день подобен импровизированному представлению», которое внезапно превращает пространство в «творческую мастерскую» (интервью, июль 2013 г.).
20 Кама Геи — аббревиатура от Камагасаки Геиджутсу Даигаку; иногда его еще называют университет Аозора (синее небо), что отсылает к синему брезенту, который использовался в качестве материала для домов многих из его бездомных «студентов».
19 Hamada, M. Kaman! Media Center: Living Daily Life // Urban Research Plaza GCOE Report. 14 (2010). PP. 8–24.
Но общественные коллаборации так же часто сталкивались с неудачами. Директор «Каман!», Хамада Маи, вспомнил случай, когда пьяный местный житель доставал прохожих на улице, чтобы они вместе с ним написали песню, посвященную предотвращению самоубийств:
В качестве способа разработки более соответствующей платформы для творческого сотрудничества Уэда основала художественный университет Камагасаки или Кама Геи20, который с 2012 года провел более ста бесплатных семинаров и лекций, в них приняли участие более 1500 человек из этого районе. В Кама Геи пришли работать преподаватели университета Осаки и другие волонтеры. Кама Геи вышел за пределы Кокорума, чтобы проводить курсы в приютах и столовых. Эти «кочевые» проекты появились в обычных места для жителей Камагасаки и познакомили жителей района с другими местами и людьми по всему городу. Такие проекты, как «кочующий Кама Геи», привели обитателей Камагасаки в районные школы. Их повседневная одежда и предметы быта демонстрировались в открытом «лабораторном кафе», организованном преподавателями Центра изучения коммуникаций и дизайна в университете Осаки. Одним из первых начинаний университета была труппа Мусуби (рисовый шарик). В этой труппе пожилые безработных мужчины изучали ками сибай, старый вид импровизированного сторителлинга, используя бумажные рисунки — подобные истории были популярны в начале послевоенного периода. После нескольких лет изоляции в социальном жилье бывшие бездомные нашли способы заново создать контакты через свои выступления по всему городу, по телевидению и даже на фестивале в Лондоне.
Уэда признала, что многие попытки разрешить такие конфликты заканчиваются тупиком и рассказала другие истории о «незаполненных лакунах» между ее собственными взглядами и поведением посетителей кафе: люди избивают волонтеров, крадут деньги и причиняют различный ущерб. Отношения, завоеванные с трудом, регулярно вновь испарялись, когда люди, которые медленно открывались для общения, старели, дряхлели или просто исчезали без следа.
Он неожиданно появился и начал давать прохожим лист бумаги с надписью «Пожалуйста, напишите немного текста о самоубийстве»… но это не казалось очень забавным для людей, с которыми он пытался поговорить! Лучший поэт не смог бы написать что-нибудь приличное, особенно о такой деликатной теме, если к нему будут приставать с подобными просьбами и бумажками. Люди, которые потеряли кого-то близкого из-за самоубийства, должно быть, чувствовали себя довольно неловко, но они что-то писали. Я был очень раздражен, когда он позже вошел и начал хвастаться: «Посмотрите, сколько у меня текстов!» Как он мог решить такую деликатную проблему таким образом? И делать это перед зданием «Каман!», как будто мы с ним сотрудничаем! «Ты не должен так поступать», — сказал я, и он резко ответил: «Но ты сказал, что будешь сотрудничать»19.
21 Олимпийские объекты — это типичный пример того, как в мегапроектах городской ревитализации соединяются финансовая поддержка локальных девелоперских проектов и их социальный охват с массовым перемещением целых районов и сообществ (Gold, J. and M. Olympic Cities: Regeneration, City Branding ad Changing Urban Agendas // Geography Compass. 2. 1 (2008). PP. 300−318).
В неолиберальном городе каждый случай общественного взаимодействия сам по себе является импровизированным и условным проектом. Уэда изо всех сил пытается сохранить свою миссию в меняющейся экономической зоне Южной Осаки, поскольку число посетителей Кокорум продолжает уменьшаться по мере старения населения. Она взялась на короткое время за управление многоквартирным жилым домом, в котором проживает восемьдесят человек. Она пошла на это ради сбора средств и чтобы провести интервенцию в стиле Кокорума в общежитии с «пространством для самовыражения» в общей комнате, но работа была слишком сложной и трудоемкой, чтобы иметь возможность поддерживать этот проект. В 2016 году у кафе закончился договор аренды, и Уэда переехала на несколько кварталов дальше в торговый пассаж, чтобы снова открыть Кокорум кафе и гостевой дом, которые она охарактеризовала как своего рода туристическую дойю, заимствуя местный термин, используемый для описания ночлежек рабочих. В красочно оформленных общих спальнях и недорогих одноместных номерах она надеялась создать благоприятную среду для новых знакомств и связей между местными жителями и гостями из других стран. В этом кафе они могут «лучше узнать друг друга», помогая убирать и готовить еду. В то время как «встречи с разными людьми иногда могут вызывать стресс, — как говорится на новом двуязычном веб-сайте, — мы верим, что вы можете придавать все больше значения своей жизни с каждой новой встречей».
Несмотря на то, что такие мероприятия рассматриваются как коллективные проекты, основанные на сообществе, сторонники неизбежно смещают свое внимание на репрезентативную функцию. Являясь одной из немногих местных фигур, которая постоянно осуществляла культурные мероприятия в течение последнего десятилетия, Уэда стала фактическим представителем Камагасаки. Наряду с ее усилиями по продвижению местного сообщества, ее регулярно приглашают в качестве куратора и докладчика на выставках и конференциях лично представлять район и его искусство. Кокорум был представлен в качестве инсталляции на Йокогамской триеннале 2014 года, где были показаны мастер-классы по искусству и поэзии Камагасаки, созданные жителями района. Пешеходные экскурсии, организованные Кокорум привели к появлению видеоматериала на веб-сайте журнала The Economist. На этом видео Уэда проводила зрителей через продовольственный рынок Осаки, чтобы попробовать такояки (шарики из осьминога) и другие местные угощения. В 2014 году она получила награду «Новое лицо» от Министерства образования, культуры, спорта, науки и технологий. В 2015 году ее пригласили в качестве докладчика на международную научную конференцию «Социально активное искусство в Японии», которая проводилась в Университете Вашингтона.
Поскольку Кокорум наладил связь с культурными агентствами и фондами — как в Японии, так и за ее пределами — его кооперации и краудфандинговые проекты иногда стирали грань между попыткой выразить суть сообщества и спланированными интервенциями. Например, в 2015 году Уэда работала с лондонской благотворительной арт-группой Streetwise Opera над спектаклем под названием «Kama O! Pera», спонсируемым Британским Советом. В этом спектакле бездомные пели и выступали вместе с волонтерами Кокорума и профессиональными исполнителями, с помощью оперы они рассказывали истории о жизни в Камагасаки. Но проект сместил творческий баланс коллаборации в сторону организаторов. Уэда сама написала либретто для Kama O! Pera, а британский режиссер Мэтт Пикок создал музыку и хореографию. Streetwise Opera в настоящее время ищет финансирование для другого проекта по сотрудничеству с Кокорум в 2020 году. Проект связан с новой группой With One Voice и «стремится создать сектор для искусства и бездомных во всем мире посредством обмена принципами и практикой», работая со спонсорами в городах, принимающих Олимпийские игры (например, Токио 2020)21.
23 Appadurai, A. Fear of Small Numbers: An Essay on the Geography of Anger. Durham: Duke University Press, 2006; Choy, T. Ecologies of Comparison: An Ethnography of Endangerment in Hong Kong. Durham: Duke, 2011; Jackson, S. Social Works: Performing Art, Supporting Publics. New York: Routledge, 2011; Low, S. Spatializing Culture: The Ethnography of Space and Place. New York: Routledge, 2016; Peterson, M. Sound, Space and the City: Civic Performance in Downtown Los Angeles. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2010.
22 Ueda, K. Isolation and Neighboring Relations in Osaka’s Kamagasaki: The Gaps and What Breaks Through Them. To Express is to live // Field. 7 (Spring 2017).
Переход к модели гостевого дома был мотивирован увеличением нехватки финансовых средств, что также усугубилось усталостью Уэды из-за трудной работы над повседневными делами. Кокорум полагался на структуру поддержки, равномерно распределенную между минимальными доходами от продаж, грантами и пожертвованиями местных клиентов, у которых были проблемы с деньгами, также Кокорум зависел от нестабильной помощи добровольцев и стажеров. Уэда нашла инвестора, готового поддержать интеграцию Кокорум в растущую международную ассоциацию региональных гостевых домов, чтобы стать более «самодостаточной» организацией. Она также стала нанимать сотрудников на постоянной основе. Уэда зарегистрировала Кокорум в агентстве, которое предоставляет программы государственной поддержки для людей с ограниченными возможностями посредством краткосрочной работы, таким образом в определенный день несколько людей с ограниченными возможностями могли работать в гостевом доме. Однако она также обнаружила, что многие постоянные посетители с ограниченными возможностями не участвовали в этой системе, и отметила, что обычно слишком сложно помочь их интеграции.
Поскольку политика «креативных городов» продолжает согласовываться с целевыми проектами развития, внимание к спорам по формированию пространства среди местных сообществ и волонтеров, работающих на местах, имеет решающее значение для признания создающейся неолиберальной городской среды23. Привлекая внимание к меняющимся местам, таким как Кокорум, городские антропологи могут выявить живые объекты для изучения, которые дополняют социально-экономический анализ джентрификации. Одной из целей является раскрытие импровизационной роли неформальных арт-проектов в проведении институциональной культурной политики, которая переосмысливает местную идентичность как неолиберальную форму творчества. Социальное искусство считается парадоксально «устойчивым» к своим собственным образующим условиям. Критику джентрификации не следует сводить к узнаваемым символическим знакам, фигурам и событиям, которые эстетизируют политическое сопротивление. Например, к демонстративным акциям протеста, произведениям искусства и песням, распространяемым культовыми художниками и музыкантами, или ностальгическим рассказам о потерях и упадке, которые рассказывают о закрытии местных предприятий и общественных мест. В этой статье я приводил доводы о важности обращать широкое этнографическое внимание на повседневную социальную жизнь в исторически маргинализованных кварталах, что показывает существенное присутствие небольших историй и позволяет нам разглядеть отдельных субъектов джентрификации, даже если они постоянно трансформируются или исчезают.
Творчество и его критика
По информации нашего последнего интервью в 2017 году, модель гостевого дома еще не окупилась и Кокорум был «в минусе и испытывал затруднения». Уэда прошла через весь спектр местных грантов от «помощи в трудоустройстве, бизнеса сообщества, социального обеспечения, здравоохранения и городского развития» и признает, что «трудно подавать заявку на один и тот же грант снова и снова»22. В то же время Кама Геи начал разрабатывать проекты по всей Японии, предлагая курсы в Фукусиме, Хатинохе, Тоттори и других густонаселенных местностях. Он также провел две выставки на Тайване, включая семинары на тему того, как управлять некоммерческой художественной группой без организационной поддержки. Уэда надеется остаться в Камагасаки и поэтично пишет: «Через многие здания я пришла сюда сегодня, чтобы найти себя…»
Траектория Кокорума отражает способы, в которых креативность, независимость и гибкая самоорганизация обрамляются неолиберальным духом предпринимательской стратегии создания и развития бизнеса с нуля, возвращаясь в логику джентрификации, которой она пытается противостоять. Эти продолжающиеся споры охватывают изменяющиеся территории городской политики, поскольку они становятся частью социальных импровизаций некоммерческих художественных организаций. Такие группы подчеркивают, что их главными целями являются выразительные результаты, рассказы о себе и межкультурные взаимодействия, и представляют диалогическую интерсубъективность как основную ценность социальных различий. Но для этого они представляют свое сопротивление как предпринимательские переговоры с «более широкой» экономической онтологией, которая мобилизует и интегрирует человеческий капитал в «лучшие практики» конкурентного, рационализированного обмена.
Одна из причин того, что Кокорум остается нестабильным местом, состоит в том, что творческие способности местных жителей не регистрируются как таковые, а вместо этого сохраняются (пока) в качестве незваных гостей, находящихся на острие социальной интеграции. Их выживание само по себе является открытым вопросом, который, как описывает Уэда, может принимать форму искусства:
Сосредоточив внимание на мета-условиях неолиберальной креативности, я не хочу упускать из виду изощренную тактику, с помощью которой Уэда работает на грани джентрификации в Кокорум — воображая место взаимодействия, которое отвергает доходность, филантропические интересы и обусловленный государством статус НКО — и подчеркнуть ее неоднозначное признание в качестве местного культурного феномена. Существует очень мало возможностей представить себе какой-либо вид регенерации в Камагасаки. С каждым днем историческая послевоенная социальная структура постепенно исчезает. Дневные «рынки рабочих» уже давно страдают от глобализации экономики и единственная доступная работа вынуждает жителей этого района уезжать в отдаленные места, включая, к сожалению, атомную электростанцию Фукусима-дайити. С 2011 года пожилых рабочих постепенно нанимают очищать местность от радиоактивных материалов в зоне загрязнения вдоль разрушенного побережья Тохоку, а в центре Айрин вывешены памятки для того, чтобы научить рабочих, как правильно надевать защитную одежду и маски перед поездкой. И, конечно же, существует неизбежное влияние старости на состав социального пространства, поскольку работающее население становится старше и все более изолированным в своих домах или больницах. Поскольку район страдает от этих проблем, умение «слушать» может стать новой формой социально ориентированной практики. Цель здесь не обязательно состоит в том, чтобы навсегда изменить городскую среду, а в том, чтобы смягчить дегуманизирующее воздействие неолиберальных «ревитализаций» путем признания жизнеспособности имеющихся способов существования.
24 Ueda, K. Op. cit.
может показаться, что искусство пытается решить региональные проблемы. Однако действия, которые просто продвигают нас в будущее, что для меня является сутью искусства, не обязательно направлены на решение проблем как таковых. Искусство — это не решение проблем, а понимание того, что рассматривается как проблема… Вот почему я хочу серьезно относиться к повседневной практике задавания вопросов. То есть, я воспринимаю искусство как технику выживания24.
Оригинальная полная версия: Novak, D. The Arts of Gentrification: Creativity, Cultural Policy and Public Space in Kamagasaki // City and Society. 2019. PP. 1–25.
Эта сокращенная версия текста переведена и публикуется с разрешения правообладателей.
Но даже выживание — это открытый вопрос и условие, которое всегда подлежит переоценке. Может ли что-то вроде спонтанной, безыскусной оживленности вечеринок на Караоке-стрит действительно выжить в предпринимательском, организованном, основанном на проектах формате, таком как Кокорум? Если искусство — это техника выживания, то на каком материале применить эту технику, возникшую в Камагасаки? Поскольку Кокорум, по словам Уэды, «притворяется кафе», чтобы вместить более глубокие понятие «театра повседневной жизни», он также отражает глобальный поворот современной политики в сторону воплощенных представлений публичных собраний и искусство занимать пространство в современном городе. Если это означает оставаться неассимилированной проблемой, а не полноценным культурным местом, неудачи Кокорума могут воплотить искусство неинтеграции — пусть и не сопротивления — в джентрифицируемом городе.