Оригинальная полная версия: L. van de Kamp, The heritagization of post-industrial re-development and social inclusion in Amsterdam // Journal of Urban Cultural Studies 6(2+3). PP. 199–218.

Линда ван де Камп

Индустриальные памятники, территории и объекты нельзя отделить от нематериальных ценностей и значений³. Как сказано выше, на протяжении долгого периода (нефте)химическая промышленность севера служила символом загрязненной территории, где «можно было спрятать все, что было слишком грязным и непривлекательным для остальной части города»⁴. Многие жители Амстердама рассматривали Амстердам-Норд как место «где ты бы не хотел, чтобы тебя нашли мертвым»⁵. Важная отсылка к этому наблюдению связана с особыми жилищными проектами поблизости от территории промышленного производства. В течение XX века, когда Амстердам-Норд развивался как важная промышленная зона Амстердама с процветающей судостроительной индустрией, муниципальные и частные жилищные ассоциации выстроили садовые поселки для растущего числа рабочих разных предприятий. В этих похожих на деревни городских микрорайонах были низкие дома, рассчитанные на одну семью, с палисадником перед домом и садом на заднем дворе и большим количеством растительности. Отсутствие городских увеселительных заведений, таких как пабы, и сильный упор на семейный дом как сердце жизни способствовали формированию достойных граждан. В каждом рабочем поселке были культурные учреждения, такие как общественный дом⁶, где рабочие окультуривались и где развивался дух сообщества.

Автор подходит к вопросу постиндустриального редевелопмента района Амстердам-Норд как к примеру работы с наследием или активного процесса придания особой ценности бывшим промышленным территориям, практикам и организациям, превращая эти территории к культурное наследие¹. Работой с наследием занимаются намеренно или неосознанно многие разные агенты, включая градостроителей, гражданских активистов и политиков, принимающих решения. Наследие понимаемое как современное использование воображаемого прошлого мобилизовано для целого ряда текущих целей и задач общественной политики, предлагая возможность новой жизни для заброшенных территорий². Конкретные места и объекты, такие как бывшие промышленные здания, краны и рабочие поселки, вместе представляют собой собирательный образ индустриального прошлого, а также используются — в основном девелоперами, градостроителями и архитекторами — в качестве нового образа оставленных промышленных зон.

[…]

6 То, что в российском контексте принято называть «дом культуры». (Прим. пер.)

5 Kok, B. Op. cit. P. 15; см. также Donkers, J. Zo dicht bij Amsterdam: Opnieuw Herzien en Uitgebreid. Amsterdam: Atlas, 2007. PP. 15-27.

4 Kok, B. Oerknal aan het IJ, de geschiedenis van Amsterdam bezien vanuit Noord. Amsterdam, oloviamedia, 2016. P. 86.

3 Harrison, R. Op. cit. PP. 114–39; Meskell, L. (ed.) Introduction: Globalizing Heritage // Global Heritage: A Reader. Oxford: Blackwell, 2015. PP. 1–21.

2 Oevermann, H. and Mieg, H. A. Studying transformations of industrial heritage sites: Synchronic discourse analysis of heritage conservation, urban development, and architectural production // Industrial Heritage Sites in Transformation: Clash of Discourses. New York: Routledge, 2015. PP. 12–25, 20; Pendlebury, J. Conservation values, the authorized heritage discourse and the conservation-planning assemblage // International Journal of Heritage Studies. 19. 7 (2013). PP. 709–27.

1 Harrison, R. Heritage: Critical Approaches. London, Routledge, 2013. PP. 4, 79–84.

В статье исследуется создание непреходящего наследия и связанные с ним социальные вопросы сообщества и социального приобщения через взаимодействие между разными агентами — муниципалитетом, жилищными кооперативами, молодыми городскими специалистами и старожилами — в продолжающемся процессе трансформации района Амстердам-Норд. Представляется, что разные агенты разработали определенные дискурсы и практики интеграции, связанные с историей района Амстердам-Норд и его культурным наследием, хоть и очень разными и иногда противоположными путями, которые усиливают друг друга. Различия колеблются между космополитическими идеями разнообразия, инклюзии и прогресса или наследия как развития¹⁴, которые занимают центральное место в соучастных проектах городской регенерации с одной стороны, и возрождением памяти рабочего класса о борьбе против власти и о том, чтобы взять дело в свои руки — или наследии как культурном праве¹⁵, с другой. Как будет показано далее в статье, разные инклюзивные и исключающие позиции по отношению к наследию, которые возникли, демонстрируют противоречащие элементы развития через наследие¹⁶. С одной стороны, работа с наследием предлагает новое пространство для конфликта и переговоров между разноположенными группами и заинтересованными сторонами. С другой стороны, она формирует возможность порвать с прошлым, когда старожилам казалось, что у них нет прав, и сослаться на это прошлое как законный источник требования занять свое место в городе сегодня.

10 Pinkster, F. Narratives of neighbourhood change and loss of belonging in an urban garden village // Social & Cultural Geography. 17. 7 (2016). PP. 871–91; Shaw, K. and Hagemans, I. Gentrification without displacement and the consequent loss of place: The effects of class transition on low-income residents of secure housing in gentrifying areas // International Journal of Urban Regional Research. 39. 2 (2015). PP. 323–41.

9 Atkinson, R. and Easthope, H. The consequences of the creative class: The pursuit of creativity strategies in Australia’s cities // International Journal of urban and Regional Research. 33. 1 (2009). PP. 64–79; Florida, R. The New Urban Crisis: How our Cities are Increasing Inequality, Deepening Segregation, and Failing the Middle Class and What we Can Do About It. New York: Basic Books, 2017; Herzfeld, M. Spatial cleansing: Monumental vacuity and the idea of the west // Journal of Material Culture. 11. 1&2 (2006). PP. 127–49; Zukin, Sh. Naked City: The Death and Life of Authentic Urban Places. Oxford: Oxford University press, 2010.

Литература по теме регенерации через культуру демонстрирует, каким образом инвестиции в культуру, творчество и наследие не обязательно ведут к процветанию для всех и могут даже привести к растущему социальному и экономическому неравенству и вытеснению старожилов и рабочих⁹. И все же, даже если программы регенерации не приведут к буквальному вытеснению старожилов, инвестиции в виде культуры и одновременной трансформации городских пространств очевидно имеют влияние на чувство причастности месту и чувство идентичности жителей как в позитивном, так и в негативном ключе¹⁰. В отношении бывших промышленных зон регенерация через культуру мобилизует особые дискурсы и память через создание постиндустриального будущего, основанного на непреходящем наследии¹¹ и задействует воспоминания, чувство сообщества и солидарность¹², а также практики социального и культурного приобщения и отчуждения¹³.

Особые поселки строились также для самых бедных жителей Амстердама — обитателей трущоб захудалого района Йордан. Так называемых «недопускаемых» или «асоциалов» перевоспитывали в приютах неподалеку от садовых поселков⁷. Они жили в закрытой жилой зоне, где за их жизнью и хозяйством следил надзиратель. Жители этой зоны были сильно стигматизированы, поэтому им было сложно найти работу, чтобы по-настоящему улучшить свое экономическое положение. Эта округа и бывшие «недоспускаемые» и члены их семей по-прежнему живут с этим клеймом⁸; сегодня некоторые жители района Амстердам-Норд называют один из бывших полузакрытых поселков, куда бывшие «недопускаемые» переехали, когда стали, по мнению чиновников, относительно неплохо справляться, «кусты». В этом районе, как и в других садовых поселках, проводится креативная политика и джентрификация, направленные на продвижение промышленной истории и культуры как особой ценности (см. случай ниже).

16 Sense and Essence: The Aesthetics of Heritage Politics. Ed. by Port, M. van de and Meyer, B. London: Berghahn, 2018.

15 Coombe, R. and Weiss, L. M. Neoliberalism, heritage regimes, and cultural rights // Global Heritage: A Reader. PP. 43–69.

14 Lafrenz Samuels, K. and Lilley, I. Transnationalism and heritage development // Global Heritage: A Reader. PP. 217–39.

13 Fincher, R., Pardy, M., Shaw, K. Place-making or placemasking? The everyday political economy of “Making Place” // Planning Theory & Practice. 17. 4 (2016). PP. 516–36.

12 Mah, A. Memory, uncertainty and industrial ruination: Walker Riverside, Newcastle upon Tyne // Journal of urban and Regional Research. 34. 2 (2010). PP. 398–413; Muehlebach, A. The body of solidarity: On memory and materiality in post-industrial Italy // Comparative Studies in Society and History. 59. 1 (2017). PP. 96–126.

11 Miles, S. “Our Tyne”: Iconic regeneration and the revitalization of identity in Newcastle gateshead // urban Studies. 42. 5&6 (2005). PP. 889–911.

8 Cм. например Jansen, S. Het pauperparadijs: een familiegeschiedenis. Amsterdam: Uitgeverij Balans, 2009; Heuvel, S. van den. Het Einde van de Wereld — Asterdwarsweg 10, a documentary film. Amsterdam: Wilde Harten Producties, 2016.

7 Dercksen, A. and Verplanke, L. Geschiedenis van de onmaatschappelijkheidsbestrijding in Nederland, 1914–1970. Amsterdam: Boom Meppel, 2005; Steinmetz, S. Asterdorp: een Amsterdamse geschiedenis van verheffing en vernedering. Amsterdam: Atlas Contact, 2016.

Более того, национальная стратегия направлена на улучшение общественных пространств, расширение прав и возможностей жителей и рост социальной сплоченности через стратегии соучастия и создание альянсов с участием многих заинтересованных сторон²². Достижение целей этой стратегии стало коллективной ответственностью локальных сетей, состоящих из правительственных субъектов, местных институций и активных граждан²³. Включение социального участия как технологии управления — дополнительный элемент современного неолиберального урбанизма, который распределяет ряд правительственных функций среди негосударственных акторов в контексте городов и агломераций²⁴.

24 Miller, P. and Rose, N. Governing the Present: Administering Economic, Social and Personal Life. Cambridge: Polity Press, 2008; Peck, J. and Theodore, N. Fast Policy: Experimental Statecraft at the Thresholds of Neoliberalism. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2015.

21 Beeksma, A. and Cesari, Ch. De. Participatory heritage in a gentrifying neighbourhood: Amsterdam’s Van Eesteren Museum as affective space of negotiations // International Journal of Heritage Studies. 25. 9 (2019). PP. 974–991; Mepschen, P. Everyday autochthony: Difference, discontent and the politics of home in Amsterdam. PhD thesis. Amsterdam: University of Amsterdam, 2016. PP. 59–110.

20 The Culturalization of Citizenship… 2016; см. также Hochschild, A. R. The Commercialization of Intimate Life: Notes from home and Work. Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 2003.

В рамках «Голландского соглашения о районах» (the Dutch Neighbourhood Deal)¹⁷ был запланирован ряд жилищных процедур, направленных на удовлетворение потребностей так называемых «проблемных районов», а районы рассматривались как локальные арены интеграции и инклюзивности¹⁸. Этот процесс проходил на фоне так называемого кризиса голландского мультикультурализма¹⁹. Якобы вызывающее тревогу снижение социальной сплоченности в «проблемных районах» нашло отражение в общественных и политических дискуссиях, что привело к «культурализации гражданства»²⁰; фокус понятия «гражданство» сменился с социально-экономических и политических прав граждан на культурные вопросы. Интеграция и социальная инклюзия достижимы путем комбинации пространственных средств социального смешения с аффективными методами принадлежности месту и социальной сплоченности, чтобы жители заботились о своем районе и чувствовали себя укорененными в нем²¹.

Наследие как развитие: участие, социальное смешение и инклюзия

23 Actieplan Krachtwijken… 2007.

22 Als meedoen pijn doet: Affectief burgerschap in de wijk. Ed. by Tonkens, E. and Wilde, M. de. Amsterdam: Van Gennep, 2013.

19 Reekum, R. Van, Duyvendak, J. W. and Bertossi, Ch. National models of integration and the crisis of multiculturalism: A critical comparative perspective // Patterns of Prejudice. 46. 5 (2012). PP. 417–26; см. также Modest, W. and Koning, A. de. Anxious politics in the European city: An Introduction // Patterns of Prejudice. 50. 2 (2016). PP. 97–108.

18 The Culturalization of Citizenship: Belonging and Polarization in a Globalizing World. Duyvendak, J. W., Geschiere, P. and Tonkens, E. London and New York: Palgrave Macmillan, 2016.

17 Actieplan Krachtwijken. Van aandachtswijk naar prachtwijk. Den Haag: Ministerie VROM – Wonen, Werken en Integratie, 2007.

У районных проектов было больше шансов получить финансирование, когда они прямо заявляли своей целью объединить старых и новых жителей. В нескольких случаях давалось описание «старых и новых северян» с целью ознакомления людей с другой культурой и стилем жизни на основе этих культурных характеристик. В проектных заявках творческих специалистов «старые северяне» описывались как «коренные жители района», «скорые на язык», «любящие социализироваться», которые «хорошо друг друга знают», но «не всегда ладят друг с другом» и которые выживают на скромные средства. «Новые северяне» определялись как молодые космополитичные домовладельцы с чувством «глобальной солидарности, осведомленности и устойчивости»; они находят важной «аутентичность» и «поддерживают общественные культурные инициативы».

В этом процессе правительственные учреждения, благотворительные организации, жилищные кооперативы и различные гражданские акторы в районе Амстердам-Норд все активнее мобилизуют наследие, чтобы ревитализовать районы и стимулировать социальную сплоченность и инклюзию²⁷. Во время встреч с менеджерами жилищных кооперативов в районе и проведенных интервью с государственными служащими и социальными работниками в период 2010—2015 гг., различные районные инициативы представлялись и обсуждались как имеющие решающее значение проекты в области обустройства территории и создания сообщества, поскольку их целью было культивировать чувство принадлежности, включенности и, более конкретно, объединения старых и новых жителей. Термины «старый север» и «старые северяне» часто используется политиками, управленцами и новыми жителями для обозначения садовых поселков и старожилов района Амстердам-Норд²⁸. Новые жители, которые появились здесь после 2005 года, обычно называют старых «исконные амстердамцы» (oorspronkelijke, голл. — original, англ.), с корнями в районе Йордан. «Новые северяне», которых старые часто называют «яппи», чаще всего — домовладельцы, хотя могут рассчитывать и на социальное жилье.

В районе Амстердам-Норд были сформированы коалиции государственных служащих, управляющих жилищными кооперативами, предпринимателей и жителей с ясной целью организовать деятельность, которая стимулирует контакты и коммуникацию между старожилами и новичками²⁵. Новые жители и специалисты среднего класса, в частности художники, музыканты и театральные актеры, рассказали, что их опыт взаимодействия с муниципалитетом, органами социального обеспечения и жилищными кооперативами сыграл роль в инициативах жителей, которые могли бы субсидироваться муниципалитетом из средств «Соглашения о районах». В то же время в похожих инициативах по регенерации посредством культуры в мире²⁶ различные «творческие специалисты» нашли способ получить субсидии и организовать проекты, такие как творческие мастерские, театральные и музыкальные постановки и детские мероприятия, привлекая средства соучастных и творческих программ развития. Также креативные специалисты могли временно арендовать по низкой цене пространства, такие как бывшие питейные заведения и промышленные здания, в обмен на то, чтобы «сделать что-то для района» посредством мастер-классов и мероприятий. Кроме того, некоторые творческие специалисты организовывали районные проекты благодаря поддержке культурных фондов и краудфандингу.

28 См. также Berg, H. van den. Bijdrage ANGSAW [Amsterdam Noord Groene Stad aan het Water]. Amsterdam: TU-symposium “Beelden voor een ongedeelde stad. 20 September 2010.

27 См. также Heritage and Community Engagement: Collaboration or Contestation? Ed. by Waterton, E. London: Routledge, 2010.

26 Например, Ley, D. Artists, aestheticisation and the field of gentrification // Urban Studies. 40. 12 (2003). PP. 2527–44; Markusen, A., Gilmore, S., Johnson, A., Levi, T. and Martinez, A. Crossover: How artists build careers across commercial, nonprofit and community work. Minneapolis: Project on regional and Industrial Economics, University of Minnesota, 2006; Shaw, K. Melbourne’s creative spaces program: Reclaiming the “Creative City” (if not quite the rest of it // City, Culture and Society. 5 (2014). PP. 139–47.

25 Ankeren, M. Van, Tonkens, E. and Verhoeven, I. Bewonersinitiatieven in de krachtwijken van Amsterdam: een verkennende studie. Amsterdam: Hogeschool van Amsterdam and Universiteit va Amsterdam, 2010. P. 34.

До того, как новоприбывший средний класс стал жить и работать в районе Амстердам-Норд, были и другие приезжие, начиная с 1970-х и 1980-х годов. Например, трудовые мигранты турецкого и марокканского происхождения стали жить и работать в этом районе; также было значительное количество людей родом из Египта, Суринама и Ганы³⁰. И все же мобилизация индустриального прошлого в политике регенерации в основном затрагивает жизнь белого рабочего класса и эпоху до 1970-х годов, когда эти индустрии процветали. Когда в проектах по созданию сообщества рассказывались истории бывших мигрантов, возникали споры и разногласия о многообразия и толерантности. Эти дебаты и конфликты о категориях жителей и связанном с ними языке наследия о «старом» и «новом» Амстердам-Норде показывают, как ярлыки наследия могут быть использованы разными акторами для достижения разных целей, что приводит к культурализации гражданства, основанного на наследии³¹. Как это работает, мы рассмотрим далее.

Новые жители и предприниматели в своих интервью подчеркивали, что находят район Амстердам-Норд привлекательным из-за его «чистоты без прикрас», которую они ассоциируют со «старыми северянами». Я была свидетелем того, как новые жители обсуждали свой опыт со старожилами во время вечеринок. Они отмечали, что считают стиль общения своих рабочих-соседей немного грубым, но все же находят его очаровательным из-за их амстердамского диалекта и юмора. Несколько новых жителей отметили, что считают важным, что у района есть разнообразие и они не живут в своем собственном «пузыре». Они выразили свое беспокойство продолжающейся продажей социальной арендной собственности, имея в виду, что «коренные» жители могут исчезнуть. В то же время, новые жители также отметили, что они редко взаимодействуют со старожилами. Рассказанные истории показывают, что они смотрят друг на друга, не говорят друг с другом, но комментируют друг друга. Одна молодая мать сказала: «Когда дети играют на улице, соседи делают замечания их воспитанию». Соседи-старожилы сказали, что новые жители в их районе — «лучшие люди», но также отметили, что «у них нет времени заботиться о своем палисаднике, потому что их никогда не бывает дома. Конечно, они вынуждены все время работать, чтобы платить по ипотеке». Ухоженные палисадники были гордостью многих старожилов и частью исторической культуры садовых поселков²⁹. В некоторых случаях между соседями возникали конфликты, и именно в моменты споров и разногласий очерчиваются границы, а разделение на категории «старый северянин» и «новый северянин» становятся все более реальными, как в случаях, описанных ниже.

31 Beeksma, A. and Cesari, Ch. Op. cit.

30 “100 jaar immigratie in Noord”, Uitgave van Museum Amsterdam Noord bij de tentoonstelling 100 jaar migranten in Amsterdam-Noord. Amsterdam, September 2017.

29 Welschen, S. Europe’s White Working Class Communities. Amsterdam and New York: Open Society Foundations, 2014.

Когда она объясняла цель мастер-класса участникам, ее прервала одна из жительниц, назовем ее Джейн (55 лет), которая рассказала, как в прошлом ей приходилось кормить своих детей без денег и собирать старый хлеб, чтобы испечь оладьи. Художница с энтузиазмом откликнулась и внесла этот пример в своей список, а на следующий мастер-класс она принесла много старого хлеба, чтобы приготовить эти оладьи с участниками. Спустя несколько дней я встретила Джейн по пути в супермаркет на улице, где она жила; она сказала, что ей показалось странным, что художницу так приятно удивила идея сделать эти оладьи. Для Джейн и других старожилов это была очевидная техника выживания. Джейн сказала: «Она получает деньги, чтобы научить нас, как дешево сделать хлеб. Вы это понимаете?» Тем не менее, Джейн почувствовала, что стала важным партнером в проекте, а когда проект был готов, его результат — «соседский хлеб», его ингредиенты, форма и украшение, символизирующие аспекты района, был продан во время районного фестиваля. Джейн пригласила своих детей и внуков, чтобы они пришли и угостились этим особенным хлебом. Джейн жила на недельное содержание в 50 евро, поэтому была разочарована, когда придя на фестиваль увидела, что сэндвичи продавали по 3 евро.

Из десятков творческих проектов в разных садовых поселках в период 2010—2017 гг., таких как кулинарные, ремесленные или фотографические мастер-классы, театральные и музыкальные перформансы, хотелось бы рассмотреть одну такую инициативу, которая предлагает микро-количественную точку зрения на то, каким образом работа с наследием формируется во взаимодействии и вызывает чувства социального приобщения и отчуждения. Эта инициатива имела место на протяжении нескольких месяцев в 2013 году. Она была субсидирована Фондом культурного участия и поддержана районным жилищным кооперативом. Она состояла из ряда следующих друг за другом мастер-классов с жителями под руководством художницы и имела целью совместное создание съедобного художественного объекта — «соседского хлеба» — который бы представлял этот район. Как объяснила художница, «происходил процесс участия в создании произведения, основанного на историях и образах жителей этого района». Она также задумывала, чтобы кусок хлеба символизировал бедность или тех людей, которым приходилось жить на скромные средства. Один из мастер-классов она посвятила созданию «бюджетного хлеба». Она сделала список креативных вариантов, как сделать такой хлеб или как выжить на скромные средства. Она принесла этот список на мастер-класс, которые посетили десять участников, большинство из которых были старожилами.

Искусство различия

Мнение Джейн и ее соседей подтверждает тезис Свашека и Майера о том, что креативность понимается ограниченно как чистая инновация, которая следует узкому типично модернистскому видению. Такой подход «оценивает „оригинальность“ конечных продуктов и художественных произведений, ранжируя их по шкале от (низкопробных, механистических) имитаций до (высокопробных, креативных) инноваций»³². Такая точка зрения на креативность как инновацию «ошибочно предлагает «обратное толкование творчества [которое] находится вне времени» и не признает непрерывную импровизационную динамику изготовления и использования продукта и, шире, человеческой жизни³³«³⁴. Таким образом, вопрос о том, оцениваются ли конкретные формы культуры, наследия и творчества положительно или отрицательно, не является вопросом о предполагаемых уровнях творчества тех, кто занимается созданием художественного продукта. Описанный случай показывает, каким образом новый культурный продукт — «соседский хлеб» — опирается на более старые продукты и истории. Специфическое воображение и дискурс бедности как часть индустриального прошлого района Амстердам-Норд задает особые ожидания и социальные структуры в отношении создания коллективного искусства в частном случае социально-исторического и пространственно-временного контекста. Считается ли что-то креативным или нет, имеющим ценность или нет, решается в социальном контексте, где власть играет роль, в данном случае — сохраняя на месте социально-экономические и культурные различия и делая их даже более реальными путем укрепления опыта бедности и отчуждения. На это ссылалась инициатор проекта, когда рассказывала мне о том, что посчитала некоторых старожилов района незаинтересованными и враждебными. В этом контексте мобилизация прошлого района государственными служащими и творческими специалистами искусно отрицает местные практики, отношения и корни, пусть и невольно, давая оценку тем или иным аспектам наследия, как в финансовом, так и в социальном и культурном плане.

Джейн была хорошо осведомлена о субсидиях, которые стали доступны в последние годы. В этот же период она решила подать заявку в фонд «проблемных районов» в муниципалитете со своей гражданской инициативой организовать мероприятия по игре в бинго в своем районе. Однако заявка не прошла, поскольку была недостаточно креативна и инновационна. Более того, один из членов комиссии сказал мне, что Джейн и нескольких других старожилов заподозрили в том, что они рассматривали организацию этих мероприятий как дополнительный источник своего дохода. Поскольку Джейн и эти другие старожилы не являлись профессиональными творческими работниками или координаторами работы с сообществом, им было нельзя использовать часть финансирования в качестве заработка, в отличие от упомянутой художницы и других местных специалистов. Джейн тут же расценила это как протежирование домовладельцев и «яппи» и не понимала, почему фонд не был заинтересован в ее планах по продвижению такого типичного для района занятия как бинго, в то время как финансировал проекты новичков, которые вдохновлялись реальностью и фактурой района. Другими словами, Джейн, как и другие старожилы, с которыми я говорила, посчитали несправедливым, что присвоение элементов и материалов района, таких как практика печь оладьи из старого хлеба, использование кранов и других объектов в качестве визуальных элементов в проектах разных творческих работников, считалось ценным для создания сообщества, в то время как использование ими элементов собственного прошлого из жизни в районе отвергалось как недостаточно творческое.

34 Svašek, M. and Meyer, B. Op. cit. P. 2.

33 Ingold, T. and Hallam, E. Creativity and cultural improvisation: An introduction // Creativity and Cultural Improvisation. Oxford: Berg, 2007. P. 10.

32 Creativity in Transition: Politics and Aesthetics of Cultural Production Across the Globe. Ed. by Svašek, M. and Meyer, B. New York and Oxford: Berghahn, 2016. P. 2.

Следовательно, воссоздание прошлых форм бедности в современных проектах усилили те самые механизмы прошлого неравенства. Таким образом, пусть и непреднамеренно, этот художественный проект, отделив социальную интеграцию и бедность от социально-экономического ландшафта людей и места³⁵, снова возложил вину на неграмотных жителей «кустов» за их неспособность принять собственную ответственность за то, чтобы стать образованными и улучшить свою жизнь. Таким образом, этот художественный проект ясно показал, как переориентация нескольких стратегий регенерации и участия на культурные ресурсы самих жителей облегчает связь с представлениями об индивидуальном предпринимательском духе в деле улучшения жизни³⁶ и «принятии ответственности» как саморегуляции³⁷. Элемент индивидуального предпринимательства еще более усиливается за счет коммерциализации локальной культуры и соучастных проектов, которые приглашают новых жителей прийти и посмотреть на жизни «бедных», но «подлинных» амстердамцев. Это усиливает намерение «сделать представление за счет тех, то населяет [этот район]»³⁸.

Несмотря на то, что это была разыгрываемая сценка, я наблюдала ее после долгого периода полевой работы и сразу поняла, что это представление было хорошим обобщением той динамики, которую я наблюдала в отношении вопросов класса, образа жизни, солидарности и наследия. Для меня суть этого спектакля в том, что история этого и других рабочих районов ясно показывает, что жители не были свободны в том смысле, в котором это было сформулировано исполнительницей, поскольку скорее их жизни формировались под воздействием структур социальной власти, которые влияли на индивидуальный выбор и возможности контроля, нежели они могли мобилизовать свой выбор, чтобы изменить эти структуры власти. Хотя существует вероятность того, что актриса и местный житель хотели воспроизвести эти структуры власти, другой житель, с которым я говорила и который также участвовал в этой постановке, подчеркнул, что в то время как организация зарабатывает с помощью этого художественного проекта, ему пришлось вложить в него свое время бесплатно. Хоть его расходы и возместили, он счет эту компенсацию недостаточной. Одна из причин, по которой он принял участие в проекте, была в том, что он рассчитывал, что с ним разделят доход от продажи входных билетов, поскольку публика должна была заплатить за вход, чтобы компенсировать затраты, которые не могли быть покрыты субсидией.

Одна из таких постановок прошла в одном из стигматизированных кварталов под названием «кусты», где в прошлом жили те, кого власти прозвали «асоциальными». За несколько минут до финального выступления в этом проекте с темой «свобода», прошедшем весной 2017 года, одна из исполнителей поприветствовала публику, состоящую из двадцати хорошо образованных новых жителей района, и спросила, чувствовали ли они, что контролируют свою жизнь, и большинство ответило «да». Исполнительница сказала, что она влюбилась в этот район, потому что его жители научились чувствовать себя свободными. Она привела в пример одного жителя, с которым она разговаривала несколько раз. Раньше он работал на одной из бывших верфей и был неграмотным, но недавно, когда ему исполнилось 60 лет, он научился читать и писать. Она сказала, что он взял свою жизнь в собственные руки, что дало ему чувство свободы. Во время последующего разговора с публикой она подразумевала, что у человека есть выбор, как прожить свою жизнь. Затем мужчина и исполнительница разыграли короткую пьесу о его жизни. Во время представления 60-летний мужчина постоянно давал понять, что жизнь рабочего класса, которой жили он и его родители, была очень тяжелой и приводила к многочисленным бытовым конфликтам; он вообще не упомянул термин «свобода».

Другой жанр проектов и мероприятий по формированию облика района — интерактивные перформансы. Обычно коллектив перформеров ходит по району, чтобы познакомиться с жителями и узнать об их жизни. На основе этого опыта коллективы создают интерактивные театральные постановки, которые может посетить любой житель района, чтобы «сделать район открытым», «узнать о прошлом района» и «усилить контакт и близость» между «старыми и новыми жителями», «соседями и незнакомцами».

Инклюзия как принятие ответственности

38 Fincher, R. et al. Op. cit. P. 517.

37 Shamir, R. The age of responsibilization: On market-embedded morality // Economy and Society. 37. 1 (2008). PP. 1–19.

36 Faist, T. Diversity — a new mode of incorporation? // Ethnic and Racial Studies. 32. 1 (2009). PP. 171–90.

35 Fincher, R. et al. Op. cit. P. 518; Rivkin-Fish in Schwenkel, Ch. Civilizing the city: Socialist ruins and urban renewal in central Vietnam // Positions: East Asia Cultures Critique. 20. 2 (2012). P. 454.

они [власти] не хотят, чтобы мы ощущали себя на своем месте; они видели в нас, как бы это сказать, ну, они называли нас асоциальными и они заставили нас справляться самим. Так что да, мы взяли дело в свои руки. Мы сами обустроили этот квартал, да, в соответствии с нашими собственными идеями и правилами. […] А теперь они внезапно приходят сюда, эти [новые] ребята, их называют яппи [стало ясно, что это оскорбительное прозвище], и они хотят что-то поменять. Но мы привыкли быть сами по себе и делать что-то сами. Почему мы должны вдруг сотрудничать с этими ребятами, скажите мне, почему? Не так ли?

40 См. также Welschen, S. Op. cit. P. 41.

39 См. также Wekker, F. Top-Down Community Building and the Politics of Inclusion. London and New York: Palgrave Macmillan, 2017. PP. 39, 73-74.

Кроме того, хотя несколько старожилов сказали мне, что они рады новой динамике в районе и наплыву молодых семей с детьми, они также подчеркнули, что хотят продолжать жить собственной жизнью. Они регулярно подчеркивали, что «яппи» также должны проявлять солидарность и открытость по отношению к ним, ведь «они не здороваются с нами на улице», а приветствие — это часть исторической культуры садовых поселков⁴⁰. Старожилам часто не хватает общения и контактов с новичками, поэтому они чувствуют, что новички ими пренебрегают, как люди среднего класса в прошлом.

Он, Джейн и другие старожилы подчеркивают, что они всегда участвовали в жизни района, обустроили его и создали сообщество, когда больше никому не было до них дела. Поэтому для них вопрос стоит следующим образом: почему политики и управленцы призывают их к участию, к тому, чтобы быть открытыми для других, и почему они говорят о солидарности? Они были активными гражданами всю свою жизнь, но были отвергнуты средним классом и властями.

Несколько жителей так называемых «кустов» не осмеливаются сообщить посторонним, где они живут. И все еще, ярлык «асоциальности», который им когда-то навесили, также стал их отличительной чертой; теперь, когда муниципалитет и жилищный кооператив хотят смешать жителей района и научить их участию и разнообразию, жители мобилизуют свое прошлое или «ярлык асоциальности», чтобы сообщить, что они не хотят всех этих новых вещей; они никогда не были частью города в глазах власти и людей среднего класса и сейчас они больше не хотят ей быть³⁹. Как сказал бывший официальный представитель района:

Становясь «подлинными» амстердамцами

Поскольку классовая идентичность утратила политический резонанс и люди изо всех сил пытаются восстановить государственное лишение собственности, культурная рамка кажется важнейшим средством сформулировать «право иметь права»⁴². Жители связывают акцент на «культуре» и «инклюзии» с дискурсом о правах и локальной культуре, который предоставляет политическое пространство для выражения потери и обиды. В то же время это политическое пространство предлагает возможность порвать с прошлым, когда они чувствовали, что у них нет прав, и одновременно ссылаться на это прошлое как на законную причину, чтобы претендовать на достоинство и место в городе сегодня. Если индустриальное прошлое района Амстердам-Норд — ключ к его ревитализации, то девелоперы должны понимать, что индустриальное трудовое прошлое тысяч рабочих неотъемлемо от коллективных ценностей, таких как солидарность и социальная сплоченность — это этическое наследие, которое тоже нельзя сбрасывать со счетов⁴³. Напоминая властям об этом посредством акций неповиновения, бывшие рабочие и старожилы «могут связать и закрепить культурные права в борьбе по преодолению исторических форм лишения, которая выражает деколонизированное, „немодерное“⁴⁴ будущее в пространство самой неолиберальной государственности»⁴⁵.

В этой ситуации кажется, что старожилы все чаще отождествляют себя с символическими действиями, которые определенным образом отражают их прошлое. Во время недавней встречи муниципалитета с жителями по поводу планов редевелопмента и возможного сноса общественных зданий они кричали, пели традиционные песни и несли плакаты с надписью «сначала коренные жители», подражая схожим протестам в 1980-х, когда также планировалось снести некоторые части садовых поселков. Один из жителей рассказал, что они устраивали похожие шумные протесты в 1960-х, когда возросла арендная плата. Он отметил, насколько сильной была солидарность между соседями в то время, и как она уменьшается сегодня.

Таким образом, районные проекты, нацеленные на взаимное понимание и социальную сплоченность, часто заставляют старожилов думать, что новоприбывшие, которые в некоторых случаях также являются культурными предпринимателями и социальными работниками, нетерпимы и им не хватает солидарности; это восприятие порождает недоверие и закрепляет категории «старого» и «нового»⁴¹. Аналогичным образом, новые жители начинают идентифицировать себя как «новые северяне», дистанцируясь от «старых северян», которые, несмотря на свою аутентичность, кажутся «нетерпимыми, злыми и асоциальными» людьми. Старожилы, в свою очередь, подчеркивают, что ничего не изменилось по сравнению с прошлым: им приходилось бороться за свое достоинство и права раньше и сейчас они чувствуют, что все еще должны это делать. Эти настроения усиливаются, поскольку жители становятся свидетелями того, как инвесторы, девелоперы и градостроители предлагают снести часть государственного жилищного фонда, чтобы построить высотные здания, где будет сочетаться государственное и частное жилье.

Более того, в рамках фокуса на разнообразии и открытости к незнакомцам, культурные предприниматели, социальные работники и некоторые новые жители постоянно упоминают о необходимости принимать в районе беженцев. Тем не менее, опять же, старожилы противостоят этой позиции, утверждая, что если солидарность и сплоченность важны, то это избирательные солидарность и сплоченность. Хотя они внесли вклад в развитие своего района, их малообразованные дети не могут себе позволить жить здесь больше. Особенно они недовольны тем, что их государственные пособия сократили, когда их взрослые дети жили с ними в одном доме, «но беженцам предлагают дом в районе, в то время как у наших детей больше нет права здесь жить», как воскликнул один из них во время встречи по поводу национальных выборов в 2017 году. Часть социального жилья перешла в частную собственность, а часть доступного социального жилья предоставляется беженцам с (временным) видом на жительство.

45 Coombe, R. and Weiss, L. Op. cit. P. 57.

44 Latour, B. We Have Never Been Modern. Trans. C. Porter. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1993.

43 Muehlebach, A. Op. cit. P. 98, 99.

42 Jung 2003, 2008 in Coombe, R. and Weiss, L. Op. cit. P. 56.

41 См. также Mepschen, P. Op. cit. PP. 59–110.

В этой статье была предпринята попытка продемонстрировать, что мобилизация прошлого в районе Амстердам-Норд для его нынешней ревитализации и будущего прогресса идет рука об руку с работой с наследием в сфере социальной инклюзии в процессе джентрификации рабочих районов. Соучастные районные проекты, нацеленные на то, чтобы объединить «старых и новых северян», зачастую вызывают споры и напряжение между участниками и инициаторами, поскольку понятие наследия может быть мобилизовано акторами с различными позициями в структуре власти для достижения различных целей. Использование понятие наследия как индикатора бедности имеет тенденцию фиксировать идентичности и подчеркивать культурные различия, которые скорее вызывают чувство отчуждения нежели приобщения, как показывает пример создания «соседского хлеба». Кроме того, акцент на прогрессе и индивидуальном «принятии ответственности»⁴⁶ укрепляет идею о том, что жители рабочего класса, которые могут сделать выбор в пользу улучшения своей жизни как части регенерации своего района, в этом не преуспевают, в то время как новички среднего класса могут вдохновляться аутентичностью «тяжелого» прошлого, которое характеризуется тяжелым трудом и насилием. Тем не менее, важность истоков в процессе ревитализации укрепляет понимание старожилов, что их прошлое можно мобилизовать для того, чтобы добиться определенных прав. Эта идея имела свой эффект: недавние планы по сносу пришлось отменить (на некоторое время), а государственные служащие и социальные работники вкладывают много времени и средств в попытки успокоить жителей, инвестируя в общественные пространства и субсидируя инициативы жителей. И все же некоторые проблемы возникают, когда мероприятия спонсируются с целью достичь солидарности и доверия в гражданской сфере; эти попытки могут сказаться в недоверии и трениях внутри сообщества, когда коллективные вопросы решаются с позиции отдельной личности, способной достичь прогресса в жизни⁴⁷, в отрыве от социально-экономического ландшафта людей и места⁴⁸. В этом контексте прошлое становится «легкой мишенью для отрицания и разрушения, а не средством эмансипации и расширения прав и возможностей»⁴⁹.

Выводы

49 Meskell, L. Op. cit.

48 Fincher et al. Op. cit.

47 Faist, T. Op. cit.

46 Shamir, R. Op. cit.

Однако, на уровне деятельного взаимодействия между некоторыми новыми жителями, творческими специалистами и старожилами сложились некоторые формы взаимного признания прошлых травм, которые можно исцелить в настоящем. Это может потенциально дать толчок переопределению «старого и нового севера», которое не обязательно ведет к подчеркиванию бинарных различий, но может развиться в формирование сообществ, которые разделяют общие чувства, сосуществующие в разнообразии точек зрения и практик — открытости, которая воспринимается в контексте понимания открытости через принятие различий, а не через подчеркивание различий⁵⁰. Когда это произошло в контексте мероприятий в районе, это в целом касалось долгосрочных многолетних инициатив, а не тех, что были рассчитаны на несколько недель или месяцев. Скорость, с которой можно ожидать возникновение связи и взаимопонимания в проекте по обустройству территории или формированию сообщества, не всегда идет на пользу надлежащему чувству вовлеченности в сообщество. Поскольку такие инициативы как правило проектные, специалисты предлагают свою программу, реализуют ее и двигаются дальше. Здесь возникает настоящий разрыв, поскольку они часто не знают, что происходит после их ухода. Возникающие в результате напряженность и разочарование остаются незамеченными, но их можно устранить или исправить в условиях «медленного» построения сообщества⁵¹. По аналогии с медленными городским движением, медленное построение сообщества инвестирует в долгосрочные структуры и социальные инициативы, которые обеспечивают «повторяющиеся и взаимосвязанные модели событий, которые способствуют культурному обмену и общественной социализации в публичной сфере»⁵². Это означает, что если программы социальной интеграции предназначены для борьбы с культурным вытеснением в условиях длительного экономического неравенства и глубоко укоренившейся бедности, они должны по крайней мере состоять из устойчивых форм обмена [культурным опытом].

52 Knox, P. L. Creating ordinary places: Slow cities in a fast world // Journal of Urban Design. 10. 1 (2015). P. 8, building on Montgomery, J. Making a city: Urbanity, vitality and urban design // Journal of Urban Design. 3. 1 (1998). PP. 93–116.

51 Engbersen, R. and Lupi, T. Het belang van slow social work: Op zoek naar nieuwe welzijnsfuncties in Rotterdam. Den Haag: Platform 31, 2015.

50 См. также Mclean, H. E. Cracks in the Creative City: The contradictions of community arts practice // Journal of Urban and regional research. 38. 6 (2014). P. 2169.